Намерение когда-либо написать завещание выражают 34% опрошенных, тогда как определенно не собирающихся делать этого – вдвое меньше:17%; а 8% – уже написали.

Стоит отметить, что представления, согласно которым оставлять завещания сегодня принято, способствуют формированию соответствующей установки: среди считающих, что их сейчас пишут многие (а это мнение разделяют 46% россиян), большинство, 56%, планируют поступить (или уже поступили) так же, тогда как среди считающих, что пишут немногие (это мнение 31% респондентов), намерены сделать это только треть (34%).

Посмотрим на распределение мнений по возрастным когортам (см. табл. 1).

Как видим, большая часть молодежи о завещаниях пока не задумывается – что неудивительно. Но молодые люди, имеющие определенную позицию, впятеро чаще выражают намерение когда-нибудь написать завещание, чем говорят, что не сделают этого. Перевес – гораздо внушительнее, чем в прочих возрастных группах. И это значит, что в картине мира постсоветского поколения данная практика обретает статус если не общепринятой нормы (в этом случае большинство молодежи не затруднялось бы с ответом – даже в отсутствие каких-либо соображений на этот счет автоматически выдавался бы «правильный» ответ), то во всяком случае поведения вполне «естественного» и скорее одобряемого.

Участников опроса спросили, какие люди, по их мнению, чаще пишут завещания. Отчетливее всего в ответах на этот открытый вопрос звучали две темы: 28% опрошенных говорили о старости («кто постарше», «старенькие, пенсионеры»), 26% – о достатке («богатые», «обеспеченные», «состоятельные», «средний класс»). По сути, вторая тема представлена в ответах даже шире: еще 15% респондентов отмечали, что завещания пишут те, «у кого есть что завещать» («кому есть что оставить», «у кого есть имущество», «все, кто что-то имеет, даже сарайчик на даче»).

Выясняется, однако, что хотя намерение писать завещания действительно чаще склонны выражать люди относительно обеспеченные, на практике их чаще пишут бедные (см. табл. 2).

Удивляться тут особенно не приходится. Мы видели, что завещания пишут в основном люди пожилые, а старость и обеспеченность сочетаются в России, как известно, нечасто. И мысль о неизбежности скорого ухода подталкивает к «наведению порядка» в делах гораздо более властно, чем забота о судьбе накопленного имущества. Наверное, со временем положение вещей изменится. Но нынешняя ситуация, когда люди, которым, по их словам, не хватает денег на еду, пишут завещания в 7 раз чаще тех, кому по карману автомобиль, все же довольно ярко характеризует и специфику бытования института завещания в российском обществе, и само наше общество.

Россияне склонны считать, что завещания скорее предотвращают склоки между наследниками, нежели провоцируют их, хотя и противоположное мнение распространено довольно широко: по мнению 23% опрошенных, конфликты из-за наследства чаще возникают при наличии завещания, по мнению 49% – в отсутствие оного.

Но еще дальше от единства мнений наши сограждане в вопросе о том, допустимо ли лишать наследства ближайших родственников. Спрашивая респондентов, как они относятся к случаям, когда «люди завещают все свое имущество не прямым наследникам – супругам, детям или родителям, а другим людям или организациям», мы, конечно, понимали, что между крайними позициями («это вполне нормально и приемлемо» или «это ненормально и неприемлемо ни при каких обстоятельствах») зияет мировоззренческая пропасть.

Считать лишение наследства ненормальным и неприемлемым «при любых обстоятельствах» – значит исходить из безоговорочного приоритета семейно-родственных связей и обязательств над правами индивида, личности, а также, строго говоря, ставить под сомнение институт частной собственности. Считать такую практику «вполне нормальной и приемлемой» – значит, наоборот, полностью отрицать такие обязательства и занимать предельно индивидуалистическую, «западническую» позицию. Предусмотрев в качестве одного из вариантов ответа промежуточную точку зрения («это ненормально, но в некоторых случаях приемлемо»), мы, честно говоря, полагали, что она будет пользоваться большей популярностью, чем обе крайние, вместе взятые: она не покушается на традиционную норму, предполагающую передачу наследства членам семьи, но вместе с тем позволяет каждому, при наличии на то веских оснований, отступить от нее – «наказать» недостойных родственников или, напротив, облагодетельствовать кого-то, не входящего в их круг.

Однако данную точку зрения поддержали только треть опрошенных (33%), тогда как «индивидуалистическую» – лишь чуть меньше (30%); немало сторонников и у «традиционалистской» позиции (21%). Причем любопытно и неслучайно, что если по стране в целом у мнения, что лишать наследства ближайших родственников – «нормально и приемлемо», примерно в полтора раза больше сторонников, чем у мнения о недопустимости таких решений, то среди лиц с высшим образованием – вдвое (35 и 18% соответственно), среди предпринимателей, руководителей предприятий и учреждений – тоже вдвое (40 и 20%), а среди москвичей, жителей города, где многие социальные нормы и практики на общероссийском фоне предстают европеизированными, – впятеро: 47 и 9%.

Впрочем, как видим, такая поляризация мнений относительно свободы воли завещателя нимало не мешает (а возможно – и помогает) самому институту завещания успешно врастать в российскую социальную реальность.