В августе 2008 года многолетний грузино-осетинский конфликт вылился в пятидневную войну. Это вооруженное противостояние между Грузией и Южной Осетией стало третьим за 17 лет. Однако по своим последствиям оно кардинальным образом отличалось от двух предыдущих.

До 2008 года этнополитические конфликты в Евразии оставались вне фокуса глобальной повестки дня. В США и Европе их называли не только замороженными, но и забытыми. Августовская война впервые после распада Советского Союза сделала территорию бывшего СССР предметом особого внимания. Достаточно сказать, что только в первые сутки конфликта ситуация в Южной Осетии обсуждалась в Совете Безопасности ООН трижды.

Такой интерес к кавказской проблематике легко объясним. Именно в этом регионе началось формирование нового статус-кво на постсоветском пространстве. Два из четырех евразийских конфликтов оказались окончательно разморожены. Старые миротворческие операции и правовые соглашения, фиксировавшие итоги военных противоборств в Абхазии и Южной Осетии в начале 1990-х годов, более не существуют. Пять августовских дней 2008 года спровоцировали самый серьезный кризис в отношениях между Россией и Западом (США, ЕС, НАТО) за все время после окончания «холодной войны». Никогда за период с 1991 по 2008 год взаимная риторика не была столь отталкивающей и ожесточенной. И сегодня, несмотря на явное потепление отношений, кавказская геополитика остается той темой, которая противопоставляет Москву – с одной стороны, а Вашингтон и Брюссель – с другой.

Так, на сайте Белого дома в специальном комментарии, посвященном российско-американской «перезагрузке», говорится о том, что «администрация Обамы по-прежнему имеет серьезные разногласия с российским правительством по поводу Грузии. Мы продолжаем призывать Россию прекратить оккупацию грузинских территорий Абхазии и Южной Осетии».

Таким образом, и сегодня, спустя 3 года, анализ последствий «горячего августа» сохраняет свою актуальность. Когда эмоции улеглись и появилась возможность отстраненного взгляда, зададимся вопросом: могла ли Россия повести себя иначе? Думается, что и сегодня ответ на него будет скорее отрицательным. При этом вопрос о личности главы государства и правительства РФ не имеет здесь первостепенного значения. Президент с любой фамилией не мог бы отменить того факта, что динамика грузино-осетинского конфликта теснейшим образом связана с историей первого этнополитического конфликта внутри постсоветской России, – осетино-ингушского, а «абхазский вопрос» связан с адыгскими этнонациональными движениями Западного Кавказа.

В этой связи отказ от ответа на грузинские попытки силового разрешения проблем Южной Осетии для Москвы был бы равносилен внутриполитическому обострению на нестабильном Северном Кавказе. Слабость России не простили бы по обе стороны хребта. Не будем забывать и о том, что Доклад Комиссии ЕС во главе со швейцарским дипломатом Хайди Тальявини признал правовую обоснованность действий России по защите миротворцев – заметим, оказавшихся в Южной Осетии на основе Дагомысских соглашений 1992 года, подписанных самой же Грузией и признанных ОБСЕ. Как бы мы ни оценивали их эффективность, для любого государства было бы самоубийственным решением бросать своих солдат, а тем более миротворцев, на произвол судьбы.

Выполнив все приемы необходимой обороны, Россия в своих ответных действиях ушла слишком далеко. Впервые, начиная с 1991 года, на Южном Кавказе были нарушены принципы так называемого «беловежского национализма», которые предполагали, что межреспубликанские границы, сформированные во времена СССР, будут границами между новыми независимыми государствами Евразии.

С признанием независимости Абхазии и Южной Осетии был создан прецедент пересмотра межгосударственных рубежей внутри СНГ. Решение от 26 августа 2008 года было принято во вполне определенных политических условиях, которые раньше отсутствовали или были ничтожно малыми величинами, какие можно было игнорировать. В конце концов, «разморозка» конфликта в Южной Осетии началась Грузией в мае 2004 года, и Москва долгое время пыталась удерживать ускользающий статус-кво. Но признание двух бывших автономий Грузинской ССР создало для Российского государства новые риски, в первую очередь – на Северном Кавказе. Взять хотя бы «черкесский вопрос», актуализированный в последние годы.

Как бы то ни было, пятидневная война показала, что в истории процесса под названием «распад СССР» рано ставить точку. Формально-юридическое исчезновение государства в одну шестую часть суши стало не «концом истории», а началом процесса формирования наций-государств, мучительным поиском политических идентичностей, которые привели к конфликтам, а затем попыткам их заморозки и, напротив, реваншистского пересмотра их итогов. И до тех пор, пока этот сложный процесс не завершится, Советский Союз останется мертвецом, хватающим живых.