Мы решили, что стоит. Конечно, многие будут отвечать не вполне искренне – особенно на вопросы о том, насколько они сами склонны к зависти. Но мы ведь не к Страшному суду досье собираем и не всероссийскую перепись завистников проводим. Обеспечить статистически достоверный подсчет последних не сможем, да и пытаться не будем. Интересно тут другое: по возможности разобраться в «анатомии» зависти, выявить некоторые особенности ее бытования в нашем обществе и в частности, выяснить хотя бы приблизительно, насколько постыдным почитается это чувство. Все это до какой-то степени возможно и при заведомой неискренности части респондентов. Надо только не забывать о ней и не принимать все сказанное в ходе опроса за совсем уж чистую монету. Впрочем, этому правилу, вообще-то, стоит следовать всегда…

Чем моложе – тем завистливей?

Итак, 58% опрошенных уверяют, что никогда не завидуют другим людям, а 42% говорят, что такое с ними случается (только 4% – что часто, 38% – что редко). Причем чем старше опрошенные, тем реже им, согласно данным опроса, присуще это чувство: большинство молодых, по их словам, хотя бы изредка испытывают зависть, в старшей же возрастной когорте – менее четверти (см. табл.1).

Действительно ли «отцам» завистливость свойственна в меньшей мере, чем «детям»? Или, может быть, первые просто в силу «коллективистского» советского воспитания тверже усвоили, что зависть – порок, и потому чаще дают социально одобряемый ответ? Иначе говоря, с чем мы здесь имеем дело: с реальным межпоколенческим различием или с разной степенью искренности?

В пользу первого варианта – весьма веский довод: суждения самих респондентов. По мнению 42% опрошенных, зависть чаще испытывает молодежь, 32% респондентов полагают, что это чувство чаще свойственно людям среднего возраста, и лишь 9% – что пожилым (прочие затрудняются с ответом). Причем особенно показательно, что молодежь демонстрирует исключительную самокритичность: среди тех, кому не более 30 лет, 59% уверены, что чаще завидуют именно молодые, и только 5% – что пожилые (представители старшего поколения тут гораздо менее категоричны – 35 и 13% соответственно).

Есть, правда, аргумент и в пользу второй гипотезы: чем респонденты моложе, тем чаще они склонны «оправдывать» зависть (см. табл. 2). Если в целом 29% наших сограждан считают, что «зависть бывает и полезной», что «в ней есть хорошие стороны», то среди молодежи это мнение разделяет каждый третий (34%), тогда как в старшей возрастной когорте – каждый пятый (21%).

Ну и, естественно, люди, демонстрирующие толерантное отношение к зависти «вообще», чаще говорят, что она не чужда и им самим. Среди тех, кто видит в зависти только «плохое, вредное чувство», лишь треть (31%) признают, что порой это чувство испытывают, а среди усматривающих в ней хорошие стороны – две трети (65%). И не стоит, наверное, даже задаваться вопросом о том, какова тут доминирующая причинно-следственная связь: то ли завистливые люди склонны «легитимировать» свою завистливость, то ли человеку, не считающему зависть однозначно скверным чувством, проще признать, что он сам порой завидует другим. Вряд ли это можно выяснить. Так или иначе, повышенная толерантность молодежи к зависти может до какой-то степени объяснять и отмеченные выше различия.

А, кстати, что это за «хорошие стороны», которые многие наши сограждане обнаруживают в зависти? Ответ предсказуем и однозначен. Респондентам, находящим в ней нечто позитивное, был задан соответствующий открытый вопрос, и практически все они говорили о мобилизующей, стимулирующей роли этого чувства, о том, что оно побуждает к действию: «как стимул, мотивация дополнительная», «может появиться желание изменить в своей жизни что-то», «заставляет шевелиться человека, делать что-то, отказываться от вредных привычек», «в плане стараний – сделать не хуже», «будешь стремиться к тому, чему позавидовал», «это двигатель прогресса, смотришь, как люди живут, и самому хочется так же». Нельзя не заметить, что это универсальное оправдание зависти – стимулятор «достижительности» и личностного роста – в применении к себе в молодые годы звучит куда убедительнее, чем в пору седин, а значит, и признаться в завистливости легче человеку молодому: его зависть «конструктивнее».

Тем не менее, по-видимому, склонность к зависти с годами действительно уменьшается. Причем дело тут, скорее всего, не столько в различии социального опыта разных поколений российских граждан, сколько в неумолимой логике жизненного цикла: чем обширнее репертуар гипотетически возможных жизненных сценариев, вариантов самореализации, да и просто чем больше сфер деятельности, занятий (а значит – и конкуренции) в принципе доступно для человека – тем больше у него поводов для зависти. А чем уже спектр возможностей – тем таких поводов меньше.

Отметим и еще одну зависимость, проявившуюся в данных опроса: чем моложе его участники, тем чаще они сообщают, что им доводилось бывать объектами зависти со стороны окружающих (см. табл. 3).

Понятно, что нельзя воспринимать эти данные «буквально», то есть таким образом, что среди людей, проживших долгую жизнь, больше тех, кто никогда не встречал зависти к себе, чем среди их внуков. Такого быть не может. Но респондент в ходе опроса – повторим, не на исповеди и даже не на допросе – не окидывает, как правило, мысленным взором все прожитые годы. И слово «никогда» в вопросе не звучит для него категорично, как в клятве, и однозначно, как в толковом словаре. По преимуществу участники опроса оценивают все же свой актуальный опыт: доводится ли мне в последнее время видеть или чувствовать проявления зависти, и часто ли такое бывает?

Но даже с учетом сказанного распределение мнений достаточно определенно свидетельствует: в молодежной среде зависть распространена шире, чем среди старших поколений. Причем молодые респонденты, говоря о завидующих им, имеют в виду главным образом своих ровесников: ведь они, как уже сказано, в подавляющем большинстве своем убеждены, что именно их поколению зависть присуща в наибольшей мере. Эта уверенность, как видим, основана на их собственном опыте.

Гендерный парадокс

Если с межпоколенческими различиями все, таким образом, более или менее понятно, то с различиями гендерными ситуация выглядит довольно парадоксальной. То есть распределение ответов на вопрос о том, кто – мужчины или женщины – чаще испытывает зависть, исключительно красноречиво и определенно: 7% опрошенных говорят, что мужчины, 70% – что женщины. Причем если представители сильного пола еще немного колеблются или демонстрируют относительное «джентльменство» (10% признают зависть свойственной больше мужчинам, 59% – женщинам, при трети затрудняющихся с ответом), то женщины на редкость категоричны: 4% из них считают, что завистников больше среди мужчин, а 79% разделяют противоположное мнение.

И все бы ясно, если бы не одно обстоятельство: на вопрос о своей собственной предрасположенности к этому недостатку мужчины и женщины отвечают абсолютно одинаково. По 4% респондентов каждого пола заявляют, что завидуют другим часто, по 38% – что редко, прочие – что с ними этого вообще не случается.

Объяснить это противоречие не так-то просто. Неужели представление о преимущественно «женском лице» зависти – просто чрезвычайно распространенный стереотип, не имеющий никаких оснований в сегодняшней реальности (и потому опровергаемый самооценками респондентов)? В принципе такое не исключено, подобные стереотипы иногда встречаются в массовом сознании.

Мне, однако, представляется более правдоподобным иное объяснение. Отвечая на вопрос, доводится ли ему испытывать зависть (и часто ли), респондент так или иначе соотносит себя с окружающими, размещает себя на определенной «шкале». Так, говоря, что завидует «часто», он фактически признает, что данное чувство свойственно ему в большей мере, чем большинству представителей референтной группы. Заявляя, что завидует «редко», респондент сообщает, что это чувство ему не чуждо, но есть люди (и их, видимо, немало), которые испытывают его чаще. И даже уверяя, что с ним такого «не бывает», он тоже в какой-то мере ориентируется на эту шкалу, зачастую имея в виду примерно следующее: в сравнении с другими людьми (близкими или дальними), которых я сейчас, отвечая на вопрос, держу в поле зрения, я так мало завистлив, что, пожалуй, можно считать: зависть мне не свойственна.

Так вот, смею предположить, что в данном случае референтные группы, на которые ориентируются респонденты, практически однородны в гендерном отношении, мужчины, оценивая меру своей завистливости, соотносят себя почти исключительно с мужчинами, женщины – с женщинами. Но первопричиной такой однородности референтных групп является как раз зафиксированный нами стереотип: поскольку «всем известно», что женщины завистливее мужчин, сопоставление с представителями противоположного пола было бы «некорректным» – чересчур выгодным для женщин и невыгодным для мужчин.

Эта гипотеза позволяет объяснить противоречие, с которым мы столкнулись, хотя ни в коей мере не приближает к ответу на вопрос о том, насколько господствующее мнение о повышенной завистливости женщин соответствует действительности. Однако данные опроса не дают оснований для веских заключений на этот счет, а от спекулятивных предположений в данном случае благоразумнее воздержаться.

Стоит упомянуть, что обладатели высшего образования, по их словам, несколько чаще прочих склонны к зависти: среди них 49% опрошенных говорят, что иногда испытывают это чувство, тогда как среди имеющих среднее специальное образование – 35%, а среди окончивших только среднюю школу либо не окончивших и ее – 38%. Вероятно, тут сказывается уже отмеченная зависимость: чем шире репертуар возможностей (а высшее образование этот репертуар, конечно, расширяет), тем больше поводов для зависти.

Любопытно, что распределение ответов на этот вопрос почти не зависит от уровня доходов респондентов и от того, где они проживают. Относительно состоятельные чуть чаще склонны к зависти, чем россияне в целом, а сельчане – чуть реже, но различия несущественны. Впрочем, один нюанс тут заслуживает упоминания: хотя москвичи в целом в этом отношении практически не отличаются от прочих жителей страны (в столице иногда испытывают зависть 45% опрошенных, в России в целом – 42%), доля заявляющих, что они завидуют другим «часто», в Москве почти втрое выше общероссийской – 11 и 4% соответственно.

Объекты зависти

Участников опроса, которым, по их словам, не чужда зависть, спросили также, кому они чаще завидуют или в принципе могут позавидовать: незнакомым, малознакомым или близким друзьям, родственникам? Вопрос непраздный: речь, представляется, идет о трех разных моделях зависти – с различающимися механизмами формирования, проявлениями, последствиями. Одно дело – завидовать людям из списка Forbes или персонажам светской хроники, и совсем другое – ближайшим друзьям. Оказалось, однако, что распространены эти три модели а нашем обществе одинаково: 25% из тех, кому задавался этот вопрос, сказали, что чаще завидуют незнакомым, 26% – малознакомым, 27% – близким, прочие ответить затруднились. Зависть к незнакомым немного чаще свойственна молодежи и реже встречается у пожилых, женщины завидуют близким немного чаще, чем мужчины. Но различия невелики, и делать из них далеко идущие выводы не стоит.

И наконец, нельзя было не спросить, что именно вызывает у людей зависть, чему они могут позавидовать. Предъявлен этот открытый вопрос был, естественно, только тем 42% опрошенных, которые признали, что порой испытывают зависть, часть из них (7% от всех опрошенных) ничего не ответили. Так что мы располагаем высказываниями лишь 35% респондентов. Впрочем, и это немало.

Чаще всего наши сограждане завидуют материальному благополучию. Впрямую об этом говорили более трети давших тот или иной ответ на данный вопрос (13% от всех опрошенных): «хорошему заработку и достатку, хорошей пенсии», «когда у кого-то много денег», «новому авто», «красивой машине» (машины вообще упоминаются здесь довольно часто), «дорогой там телефон, еще что-нибудь дорогое, квартира, еще что-нибудь», «шикарной жизни – мебель и т. п.», «богатство», «материальные излишества», «отсутствию финансовых проблем», «олигархам».

При этом некоторые респонденты особо отмечают, что завидуют тем, кому благосостояние дается легко: «человек не прилагает много усилий – а получает больше в финансовом плане», «деньги с неба достаются, без усилий». У кого-то легкий заработок ассоциируется с торговлей (или, скорее, со «спекуляцией» – в советском, обличительном значении слова): «некоторым людям все легко дается, не своим трудом зарабатывают, а просто купи-продай». Кто-то, заявив, что завидует «богатству», тут же задает риторический вопрос: «откуда у этих людей такие деньги?» Наконец, встречаются реплики, в которых объектом зависти уже напрямую называется неправедное обогащение: люди, по их словам, завидуют «зарабатыванию денег нечестным путем», «тому, что человек срывает деньги с простого народа нечестным путем».

Этот мотив – зависть к большим деньгам, достающимся «на халяву» или нечестно, – звучит не очень часто. Но он и не может звучать часто: ведь такие уточнения не вытекают из логики вопроса. Респондентов спрашивают всего лишь о предмете зависти. Следовательно, сообщив, что он завидует чужому богатству, благосостоянию или «шикарной жизни», человек уже дает вполне исчерпывающий, адекватный ответ. А если какая-то часть опрошенных считают необходимым пояснить, что зависть у них вызывают именно «легкие» или «грязные» деньги, то вполне вероятно, что такой подтекст присутствует и за репликами иных, менее разговорчивых респондентов. Тут уместно припомнить, что «хорошую сторону» зависти респонденты усматривают, как мы видели, в том, что она побуждает завистника к действию, давая ему ориентир и образец… Не хотелось бы морализировать, но, похоже, зависть стимулирует не столько «достижительность», сколько неразборчивость в средствах. Между прочим, никто из участников опроса не счел нужным сообщить, что завидует богатству, приобретенному тяжким и честным трудом, – так что такого «симметричного» подтекста за завистью к богатству мы при всем желании предположить не могли бы.

Чему еще завидуют наши сограждане? Примерно четверть ответивших на соответствующий вопрос (8% от всех опрошенных) сказали, что завидуют чужому везению, успеху, удачливости: «удача в делах», «везение случайное», «каким-то удачно сложившимся обстоятельствам», «все у человека получается – то есть везет», «есть такие счастливчики, которые при минимальных усилиях добиваются максимальных результатов». Тут тоже, кстати, не обходится без только что упомянутого подтекста: «как люди воруют, и им ничего за это не бывает», «кому-то что-то дается с трудом, а у кого-то все гладко, некоторые воруют – и им все сходит с рук».

Примерно вдвое реже (4% опрошенных) люди говорят, что завидуют «семейным отношениям, отношениям с детьми», «когда много внуков», «когда сыновья рождаются в семьях», «наверное, ладу в семье, взаимопониманию супругов», «больше завидую отношениям в семье».

Столь же часто объектом зависти оказываются те или иные таланты, способности иных людей (4%): «упорству, трудолюбию», «целеустремленность, воля, стремление», «умению общаться», «легкости характера», «смелости, решительности людей», «что человек умеет что-то сделать своими руками», «человеку, у кого больше умственных способностей», «такие качества, как абсолютный слух».

Некоторые респонденты (3%) говорят, что порой завидуют чужим достижениям, не уточняя, в каких именно сферах таковые случаются («у других получается все в жизни, а у меня нет», «может, больше добиваются в жизни, чем я, и все идет хорошо»), другие (3%) дают крайне расплывчатые ответы, смысл которых сводится к тому, что вызвать зависть у них может «все что угодно»: «чему-нибудь хорошему», «много чему», «даже не знаю… разное может быть», «зависит от ситуации и обстоятельств», «человек идет – цветет, улыбается, а у тебя плохое настроение, и ты ему завидуешь».

Сравнительно немногие завидуют чужой внешности («молодость и красота», «внешний вид, одежда», «фигуре», «у кого зубы хорошие» – 2%), карьере или хорошей работе («карьерному росту», «интересная работа, результаты работы», «если человек получает удовольствие от своего бизнеса» – 2%), «хорошему здоровью» (1%), находящимся в отпуске, путешествующим (1%).

Иные поводы для зависти упоминаются в единичных случаях. Кто-то, например, завидует тем, у кого есть свободное время, кто-то – «людям, которые живут за границей», а кто-то – «тем, у кого мужья уезжают в командировки».

Некоторые респонденты, отметим, считают нужным подчеркивать, что предмет их зависти – не те или иные атрибуты материального благополучия: «не материальным благам, а скорее образу жизни», «не материальным ценностям, а скорее жизни человека» и т. д. Вероятно, они вполне искренни, но само появление подобных реплик свидетельствует о том, что зависть к чужому достатку или богатству почитается самой недостойной разновидностью этого чувства. Однако, судя по описанному выше распределению ответов на открытый вопрос, именно такая зависть распространена особенно широко: более трети ответивших заявили о ней прямо, но вполне очевидно, что и многие из тех, кто говорит о зависти к чужому везению, достижениям, о готовности позавидовать «много чему», также на деле реагируют на материальные свидетельства этих достижений, везения и т. д. – хотя предпочитают не акцентировать на этом внимание.

Показательно, что некоторые респонденты называли свою зависть «белой» или даже высказывались так: «что-то хорошее у близких – могу радоваться за них». Напомним – в ответ на вопрос о том, чему он (или она) завидует. То есть чувство, уже названное своим именем, порой «перекодируется» и «облагораживается» подобным описанием.

Собственно, это лишь иллюстрирует и без того очевидный факт: завистливость не относится к числу социально одобряемых качеств, и респонденты склонны ее скрывать или как-то вуалировать. Кстати, мы спросили участников опроса, признавших, что иногда они завидуют другим людям (т.е. 42% респондентов), кем они себя считают – завистливыми или независтливыми людьми? Только 4% опрошенных назвали себя завистливыми (среди молодежи – 8%), остальные твердо отвергли это определение в применении к себе (показательно, что затруднившихся с ответом здесь – редкий случай – практически не оказалось). Причем даже среди тех, кто завидует часто, лишь немногим более трети признали себя завистниками.

Показательно и то, что только 6% опрошенных, по их словам, нравится, когда им завидуют другие люди, тогда как 55% заявляют, что им это не нравится (вопрос, естественно, задавался только сказавшим, что они сталкивались с завистью к себе). Доверять словам опрошенных в данном случае, впрочем, рискованно: поскольку признаваться, что зависть окружающих доставляет тебе удовольствие, видимо, неловко, респонденты могут и отрицать такое удовольствие, даже если порой испытывают его. Если так, то распределение ответов свидетельствует не столько о балансе эмоций, сколько о балансе нормативных представлений о зависти.

Помогает ли зависть в жизни?

А можно ли, обращаясь к подобному сюжету, избежать воздействия социальных «приличий» и задать вопрос таким образом, чтобы затем, глядя на распределение ответов, не подозревать респондентов в неискренности? Наиболее конструктивным приемом тут представляется перевод разговора из плоскости моральных оценок в сферу, так сказать, прагматики. Мы спросили респондентов, помогает или мешает зависть добиваться успеха в жизни. По мнению 20% опрошенных, помогает, но практически половина респондентов, 49%, разделяют противоположное мнение (еще 20% полагают, что зависть не помогает и не мешает). И вот тут, представляется, респондентам вполне можно доверять. В самом деле, если человек считает, что завистники в целом успешнее прочих, то ничто не мешает ему высказать это мнение. Оно не только не бросает вызов общепринятым представлениям (как мы выяснили, многие как раз считают, что зависть стимулирует, мобилизует), но и соответствует очень распространенному в российском массовом сознании «мизантропическому» алгоритму интерпретации социального порядка, согласно которому именно недостатки, пороки помогают «пробиться», преуспеть: большие деньги достаются почти всегда людям нечестным, если не преступникам, политика – грязное дело, и преуспеть в ней могут только люди нечистоплотные, «наглость – второе счастье» и т. д.

Тем не менее, лишь каждый десятый из числа называющих зависть «плохим, вредным» чувством думает, что она обычно помогает достигать успехов, и даже среди тех, кто находит в ней «хорошие стороны», эта точку зрения разделяет не абсолютное, а лишь относительное большинство – 41% (см. табл. 4).

Среди людей, признающих, что порой они завидуют другим, 30% верят, что зависть помогает преуспеть в жизни, но 38% – что мешает (24% – что не мешает, но и не помогает). И до какой-то степени тут они отталкиваются от собственного опыта: ведь прежде чем отвечать на этот вопрос, они уже сказали, что зависть им свойственна, сообщили, чему именно они завидуют, и т. д. – то есть актуализировали этот опыт.

Так что признавать зависть «выгодным», «полезным» чувством готово хоть и значительное, но меньшинство – и даже среди говорящих, что она им не чужда.

…А выяснять, много ли в стране «на самом деле» завистников, – занятие, повторим, бесперспективное. И не столько даже из-за неизбежной в подобном случае неискренности участников массовых опросов или любых иных исследований, сколько из-за отсутствия критериев, позволяющих идентифицировать завистника. Эталон из знаменитой повести Ю. Олеши, да и любой иной эталон тут не применишь: где грань и кто без греха? Тем более что и общее распределение мнений, и тональность ответов респондентов на открытые вопросы подсказывают (не вступая при этом в противоречие с повседневными наблюдениями), что зависть в целом воспринимается в российском обществе не столько как грех, как порок, предполагающий безусловное осуждение, сколько как простительный, хотя и постыдный, недостаток.